Капиюва. Властелин травы
Феномен графомании как результат "восстания масс"
О. В. Суворов
"Вопросы философии" 2008 №5
(Ссылки слетели, но при желании можно восстановить)
Статья претенциозная, местами пафосная - но что-то в этом явно есть.
читать дальшеИзвестно, что в своей знаменитой работе, посвященной тому, как "вульгарные, мещанские души, сознающие свою посредственность, смело заявляют свое право на вульгарность, причем повсюду", Ортега-и-Гассет сумел предвидеть ряд важных особенностей будущего, в частности "преобразование Европы в единое государство-континент". Однако увлеченный политическими аспектами "восстания масс", испанский философ не уделил особого внимания культурным последствиям данного "восстания". Именно это мы и постараемся сделать на примере такого широко распространенного явления, как феномен графомании. При этом мы будем рассматривать его не в узком смысле (как элементарное желание выразить себя на бумаге), а в самом широком – как универсальный феномен, проявляющий себя во всех областях современной культуры, включая искусство, кино, философию и т.д.
Самое удачное и емкое определение графомании, сам того не подозревая, дал М.А. Булгаков - это "вторая свежесть". Иначе говоря, графомания - это вторичность (пошлость) и непрофессионализм творчества, не создающего новых ценностей (с "нулевой информацией"), но зато густо замешанного на невероятном тщеславии (нет такого графомана, который бы не мнил себя гением).
Изначально зарождение графомании как массового явления можно связать с общим увеличением численности людей ("скученность" по Ортеге-и-Гассету), достаточно образованных, для того чтобы изливать свои чувства и мысли на бумаге, но недостаточно талантливых, для того чтобы делать это свежо и оригинально. При этом отличительная особенность этих новоявленных творцов буквально бросается в глаза: "Суверенитет любого индивида, как такового, вышел из стадии отвлеченной правовой идеи или идеала и укоренился в сознании заурядных людей . Этот суверенитет быстро перерос в невиданное самодовольство, когда словесный оборот "по-моему мнению" стал повсеместно заменять ум и образованность. Невиданное прежде уважение к собственному "Я" порождает феноменальное количество глупостей! И действительно, гораздо проще везде и всюду щеголять своим мнением ("Я так думаю!"), чем постараться сделать его мало-мальски компетентным.
Кроме того, благодаря научно-популярным журналам и познавательным фильмам, кругозор заурядных людей значительно расширился, - и это также отмечает цитируемый нами автор. Знакомясь с новейшими достижениями науки и культуры по общедоступному изложению, заурядный человек возомнил себя способным судить обо всем: "Сейчас у заурядного человека есть самые определенные идеи обо всем, что в мире происходит и должно произойти. Поэтому он перестал слушать других" . В сочетании с другим феноменом - предельной специализацией наук и подавляющего большинства областей человеческой деятельности, это породило следующий парадокс: "новый человек", досконально изучивший собственный крошечный уголок вселенной, "в политике, в искусстве, в социальной жизни... держится примитивных взглядов полного невежды, но излагает их и отстаивает с авторитетом и самоуверенностью, не принимая возражений компетентных специалистов".
Однако количество областей, где можно выразить себя, не имея при этом никаких особых талантов или специального образования, осталось минимальным. И первой жертвой пала многострадальная литература! Чтобы проявить себя в музыке, надо иметь хотя бы элементарные навыки владения тем или иным инструментом, чтобы проявить себя в литературе, достаточно общей грамотности! Дилетантизм в любой иной сфере при первой же попытке творчества выдаст себя с головой, дилетантизм в литературе или философии не сразу и не столь явно заметен. Например, в той же философии достаточно использовать в своем трактате массу псевдонаучных терминов, вроде "тонкой энергии" или "астрального посыла", смешать их в неудобоваримое месиво, придумать пышное название своему "учению" - и новоявленный "мыслитель" готов!
Правда, на пути к "славе" здесь имеется одно очевидное препятствие - чем абстрактнее вид деятельности, тем легче выявить творческую индивидуальность. Так, отличить одного кларнетиста от другого сможет только третий кларнетист (рядовому любителю музыки это вряд ли под силу), зато отличить талантливого писателя от неталантливого, в принципе, способен любой вдумчивый читатель. Беда лишь в том, что подобных читателей становится все меньше, зато "писателей" - все больше.
Следующую причину, порождающую феномен графомании, также можно найти в работе "Восстание масс" - это повышение качества жизни заурядного человека, наделившее его массой свободного времени, которое надо чем-то занять - например, самовыражением на бумаге. Конечно, это время можно было бы посвятить не самовыражению, а самосовершенствованию - например, читая классиков, - однако таким способом ни денег, ни славы не заработаешь! Да и слишком много накопилось великих текстов, поэтому писать стало гораздо проще и выгоднее, чем читать.
Помимо общего увеличения количества достаточно образованных и самодовольных людей, обладающих свободным временем для самовыражения, главная причина порождения "графомании в глобальном масштабе", по-нашему мнению, состоит во всеобщем и резком снижении критериев, или, если угодно, норм и идеалов мастерства.
Во времена Пушкина писали для элиты, многие из членов которой и сами блестяще владели пером - достаточно вспомнить стихи Дельвига или Вяземского, — поэтому общий культурный уровень был очень высок, и практически все могли отличить гения от графомана! (В элитарных группах господствуют такие вкусы и идеалы, "которые исключают массовое распространение". — Ортега-и-Гассет.) Достаточно вспомнить, какой одиозной фигурой в свое время был "пиит, любимый небесами" граф Хвостов! Ныне, в эпоху так называемой массовой литературы, общий уровень столь резко снизился, что любая скучающая домохозяйка, прочтя очередной "бестселлер", думает: "А ведь и я могу написать не хуже!" После чего садится и действительно пишет не хуже, оттого-то все издательства и завалены рукописями. (Правда, для издателей нет "писателей", у них только "авторы". И это еще одно проявление феномена графомании, когда настоящих писателей подменяют авторы, а произведения - "проекты".)
Слишком мало таланта и профессионализма требуется теперь там, где раньше требовались гении! Закончил человек литературные курсы - и уже "писатель"! Защитил кандидатскую диссертацию - и уже "философ"! Согласно Ортеге-и-Гассету, человек элиты (или талант. - О.С.) предъявляет строгие требования к самому себе, человек массы всегда доволен собой и снисходителен ко всем своим собратьям. Ныне возникли настолько "низкие" жанры, что в них просто невозможно быть гением - например, "фэнтези" или "любовные романы". Риторический вопрос: можно ли быть гениальным автором "романов для домохозяек"? С этим связана и такая "специализация", о которой следует сказать особо. Для кого писали Достоевский или Чехов? Странный вопрос - для любого, у кого достанет ума или желания их прочитать. Теперь все иначе - графоманствующие домохозяйки строчат романы для домохозяек, бизнесмены - для бизнесменов, философствующие недоучки - для себе подобных и т.д.
Рискнем предположить, что размыванию критериев немало способствовали престижные литературные премии. Когда в стране Пушкина величайшим поэтом современности признается лауреат Нобелевской премии Бродский, то при всем уважении к его несомненному таланту, данное размывание налицо.
В принципе, графомания как страсть к самовыражению, - это неотъемлемая часть натуры любого творца. Однако она должна быть не самодовлеющей частью творчества, а вспомогательной - как рефлекс для разума. У графоманских опусов "нет корней, это пустые выдумки в худшем смысле слова... Это не творчество, которое всегда вытекает из глубинной сущности жизни; это не вызвано внутренним импульсом, подлинной необходимостью. Одним словом, все это фальшь". Если настоящий творец, уподобившись Всевышнему, создает целый мир, в котором знакомишься с обитателями и так обживаешься, что не хочется уходить (захлопывая за собой обложку книги словно некую дверь), то графоман или переставляет по заранее расчерченному игровому полю картонные фишки персонажей или затевает игру в "кубики", складывая из небольшого набора сюжетов то одну незамысловатую картинку, то другую. Более того, если подлинное творчество - это душевный надрыв, то графоманское - это гладко-пись, плавно переходящая в шелест купюр. Недаром же любимый литературный оборот большинства современных авторов - это "сумма прописью".
Но главное, что отличает графомана от творца, это мировоззрение. Если таланту интересен окружающий его мир, то графоман абсолютно уверен в том, что ничего более интересного, чем он сам и его ближайшее окружение, просто не существует. Как некогда писал французский моралист Вовенарг: «Несколько болванов, усевшись за стол, объявляют: "Где нет нас, нет и хорошего общества». И все им верят". Из исходной этой посылки проистекают три главных признака графомана - эгоцентризм, пошлость (она же "вторая свежесть"), но выдаваемая как откровение, и полное отсутствие иронии, не говоря уже о самоиронии.
Помимо вышеперечисленных причин для возникновения и быстрого распространения массовой графомании, этому способствует на редкость питательная среда. До изобретения Гуттенберга в Европе было около десяти тысяч книг, через пятьдесят лет после изобретения - около девяти миллионов. Что уж говорить о дне сегодняшнем, когда существуют колоссальные полиграфические мощности, которые не должны простаивать без дела.
Да и новые технологии этому крайне способствуют. Достаточно упомянуть о таких явлениях, как "интерактив", когда читателю или зрителю путем голосования предлагают выбрать наиболее предпочтительный вариант продолжения; или тот же Интернет, где ежедневно появляются тысячи и тысячи "самодеятельных" текстов, и даже возникло понятие "сетевая литература". А когда смартфоны станут общедоступными, и вообще не надо будет тратиться на полиграфию, то книга просто умрет, зато количество текстов возрастет - уверяют содержатели электронных библиотек.
Сюда же можно отнести и несомненное влияние рынка. Чтобы какое-то произведение имело максимальную аудиторию, оно должно быть максимально доступным. В итоге возникает "закон неестественного отбора", когда для раскрутки и "пиара" отбираются самые заурядные и плодовитые - это непременнейшее условие! - авторы. Стоит заметить, что так называемый "пиар" - это антипод конкуренции. Чем "раскрученнее" вещь, тем заведомо меньшими достоинствами она обладает. Это примерно то же самое, когда чем бездарнее шутка или песня, тем активнее исполнители и слушатели хлопают в ладоши. Любопытный пример - сейчас большим спросом пользуются картины некоего Киселева, который писал еще в конце XIX в. И что же делают фальсификаторы? Они приобретают полотна неизвестных современников Киселева и просто-напросто подделывают на них его подпись. То есть эти самые современники в принципе могут ничем не уступать Киселеву, но поскольку на слуху именно его имя, их собственные полотна ценятся несравненно дешевле.
К данному ряду относится и такое новомодное понятие, как "формат". А ведь работать "четко в формате" способны только ремесленники, ибо истинно творческому человеку всегда "жмут" любые рамки условностей.
Однако не все здесь столь однозначно, поскольку помимо "графомании для масс" существует и такое явление, как "графомания для элиты", точнее сказать, для тех, кому очень хочется считать себя интеллектуальной элитой. Именно для них работают те авторы, которых принято именовать "культовыми". Главное их преимущество перед собратьями из сферы "масс-культуры" состоит в выборе особой темы или стилистики. Если гении русской литературы тщательнейшим образом исследовали душу "маленького человека", то любого "элитарного" графомана непременно тянет на нечто глобальное - вроде тайны смерти Христа, будущего человечества или философских проблем мироздания!
Если отличительная особенность "массовых" графоманов - неимоверная плодовитость, то "элитарных" - непомерное тщеславие. Именно о таких "творцах" герцог де Ларошфуко выдал один из самых блестящих своих афоризмов, цитировать который одно удовольствие: "Нет более несносных глупцов, чем те, которые не совсем лишены ума". Слегка перефразируя его, применительно к нашему случаю, можно сказать и так: "Нет более несносных графоманов, чем те, которые не совсем лишены таланта". И они тем более несносны, что иногда их совсем непросто отличить от настоящих писателей. Существует только одна четкая грань - между черным и белым. Между серым и белым или черным и серым такой грани нет.
Еще одной особенностью "элитарных" графоманов можно считать неимоверную скуку, что тоже вполне объяснимо: взлеты и падения бывают только у талантов, серость же, особенно выдаваемая за многомыслие, одинаково скучна. А ведь талант не может быть скучен по определению! Более того, если талантливый автор способен создать интересный роман из жизни монастыря, то бездарный неимоверно скучным образом расскажет о хсизни борделя. И еще одно замечание - если талантливые писатели "разбредаются" по всему полю литературы, то графоманы следуют гуськом, то и дело перехватывая друг у друга самые "модные" темы.
Забавно, что "массовые" графоманы в многочисленных интервью охотно рассказывают о характере и породе домашних питомцев, любимых кулинарных рецептах или о своих хобби. А ведь нелепо спрашивать писателя о его хобби! Настоящий творец подобен богу, ибо создает целые миры и населяет их живыми персонажами - и что может быть интереснее? Поэтому если у писателя есть хобби, то в его творчестве наверняка имеется какая-то червоточинка...
Что касается "элитарных" графоманов, то они, ничтоже сумняшеся, дерзают рассуждать о глобальных проблемах человечества. Кроме того, в своих творениях им не пристало обходиться без эпиграфов, поскольку "образованность все хочут показать". Однако эта самая образованность у них зачастую не поднимается выше знания о том, что Бенедикт Спиноза на самом деле был Барухом. Спроси их о "субстанции, модусах или акциденциях" - и непременно посадишь в лужу!
Мы говорили преимущественно о литературе, однако феномен графомании давно захватил и кино. И дело даже не в пресловутых телесериалах, дело в том, что графоман в кино ничем не отличается от графомана в литературе: одинаковое стремление изображать то, что видишь. Странно думать, что если с помощью актеров разыграть те же диалоги и сцены, что ежедневно наблюдаются возле ближайшей пивной, то это и будет правдой жизни. А ведь искусство - это не документалистика, поэтому даже мерзости жизни надо изображать с художественным вкусом, имея перед собой какую-то идею. То есть надо показывать не "как", а "для чего". Подлинная художественность -это вкус плюс идея, но и то и другое у данного типа "творцов" почти полностью отсутствуют.
Здесь уместно вспомнить и музыку (у кого не хватает таланта сочинить оперетту, пишет мюзикл), архитектуру (не хочется даже называть одного плодовитого грузинского ремесленника, "заваявшего" своими "шедеврами" полмира), живопись (современные""придворные" живописцы), философию (сколько же развелось новоявленных "гуру", издающих свои опусы огромными тиражами!).
Ортега-и-Гасстет не предвидел и не увидел едва ли не самого наглядного доказательства своей концепции о самодовольных массах, вышедших на историческую арену со своими вкусами и пристрастиями, - это так называемые "реалити-шоу". Оказалось, что заурядным людям интереснее всего смотреть на себе подобных, а также чи¬тать себе подобных, слушать себе подобных, голосовать за себе подобных! То же самое относится и к умным людям, вот только их гораздо меньше, а потому больших денег на них не сделаешь. В итоге заурядность не просто порождает заурядность, но старательно ее культивирует!
Общефилософская проблема состоит в том, что в наше время происходит массовая подмена понятий во всех сферах культурной деятельности, за исключением разве что точных наук. Получилось так, что человечество вошло в современную эпоху с новыми технологиями, но со старыми понятиями. Именно поэтому и происходит то, что можно назвать подменой. Так, раскрученность подменяет собой подлинный талант, рекламные ценности - ценности истинные, популярность - славу, известность - реальные достоинства, функциональность ("хороший парень" - "плохой парень") - психологию и т.п. Настоящая жизнь при этом подменяется теми же "реалити-шоу", как ее максимально упрощенным и удобным для восприятия суррогатом; а настоящее искусство - графоманскими поделками.
Проблема, видимо, в радикальном изменении культурного контекста, вызванного пресловутым "восстанием масс"! Совершенно очевидно, что сейчас невозможно писать так, как это делали тот же Достоевский или его любимый Диккенс. Кому какое дело до того, что сорочка, в которой родился Дэвид Копперфильд, "была выиграна старой леди с ручной корзиночкой, из которой она весьма неохотно извлекла требуемые пять шиллингов мелкой монетой по полпенни, не доплатив при этом двух с половиной пенсов"? За неимением других развлечений, в XIX в. можно было проводить целые вечера у камина, выслушивая все эти бесконечные подробности, однако сейчас ситуация совсем иная. У литературы появилось столько конкурентов, что она поневоле должна измениться, но отнюдь не благодаря подробному описанию всяческих извращений или нагромождению высосанной из пальца белиберды, а за счет емкости, яркости, информативности, остроумия, наконец! Именно тогда, на стыке между двумя графоманскими бесконечностями - "массовой" и "элитарной" - станут появляться безусловные таланты.
"В целом все человеческое творчество - это Гимн Жизни, вызов смерти, голос бессмертия, летящий над Вселенной", - патетично восклицает В.И. Самохвалова . Надеемся, нам удалось убедить хотя бы ее, что далеко не "все"!
К сожалению, в настоящий момент трудно представить дальнейшее развитие феномена графомании (когда все меньше читают, но все больше пишут), поэтому позволим высказать себе пару иронических предположений. Во-первых, есть надежда, что количество графоманов, как и количество, например, гомосексуалистов, определяется самой природой; другое дело, что раньше о них просто не знали, а теперь они смогли проявить себя. Во-вторых, в недалеком будущем, возможно, начнут проводить конкурсы на звание "Лучшего графомана всех времен и народов", а лауреаты этих конкурсов займут свое почетное место в "Зале всемирной графоманской славы". И как же много прославленных современников мы там увидим!
О. В. Суворов
"Вопросы философии" 2008 №5
(Ссылки слетели, но при желании можно восстановить)
Статья претенциозная, местами пафосная - но что-то в этом явно есть.
читать дальшеИзвестно, что в своей знаменитой работе, посвященной тому, как "вульгарные, мещанские души, сознающие свою посредственность, смело заявляют свое право на вульгарность, причем повсюду", Ортега-и-Гассет сумел предвидеть ряд важных особенностей будущего, в частности "преобразование Европы в единое государство-континент". Однако увлеченный политическими аспектами "восстания масс", испанский философ не уделил особого внимания культурным последствиям данного "восстания". Именно это мы и постараемся сделать на примере такого широко распространенного явления, как феномен графомании. При этом мы будем рассматривать его не в узком смысле (как элементарное желание выразить себя на бумаге), а в самом широком – как универсальный феномен, проявляющий себя во всех областях современной культуры, включая искусство, кино, философию и т.д.
Самое удачное и емкое определение графомании, сам того не подозревая, дал М.А. Булгаков - это "вторая свежесть". Иначе говоря, графомания - это вторичность (пошлость) и непрофессионализм творчества, не создающего новых ценностей (с "нулевой информацией"), но зато густо замешанного на невероятном тщеславии (нет такого графомана, который бы не мнил себя гением).
Изначально зарождение графомании как массового явления можно связать с общим увеличением численности людей ("скученность" по Ортеге-и-Гассету), достаточно образованных, для того чтобы изливать свои чувства и мысли на бумаге, но недостаточно талантливых, для того чтобы делать это свежо и оригинально. При этом отличительная особенность этих новоявленных творцов буквально бросается в глаза: "Суверенитет любого индивида, как такового, вышел из стадии отвлеченной правовой идеи или идеала и укоренился в сознании заурядных людей . Этот суверенитет быстро перерос в невиданное самодовольство, когда словесный оборот "по-моему мнению" стал повсеместно заменять ум и образованность. Невиданное прежде уважение к собственному "Я" порождает феноменальное количество глупостей! И действительно, гораздо проще везде и всюду щеголять своим мнением ("Я так думаю!"), чем постараться сделать его мало-мальски компетентным.
Кроме того, благодаря научно-популярным журналам и познавательным фильмам, кругозор заурядных людей значительно расширился, - и это также отмечает цитируемый нами автор. Знакомясь с новейшими достижениями науки и культуры по общедоступному изложению, заурядный человек возомнил себя способным судить обо всем: "Сейчас у заурядного человека есть самые определенные идеи обо всем, что в мире происходит и должно произойти. Поэтому он перестал слушать других" . В сочетании с другим феноменом - предельной специализацией наук и подавляющего большинства областей человеческой деятельности, это породило следующий парадокс: "новый человек", досконально изучивший собственный крошечный уголок вселенной, "в политике, в искусстве, в социальной жизни... держится примитивных взглядов полного невежды, но излагает их и отстаивает с авторитетом и самоуверенностью, не принимая возражений компетентных специалистов".
Однако количество областей, где можно выразить себя, не имея при этом никаких особых талантов или специального образования, осталось минимальным. И первой жертвой пала многострадальная литература! Чтобы проявить себя в музыке, надо иметь хотя бы элементарные навыки владения тем или иным инструментом, чтобы проявить себя в литературе, достаточно общей грамотности! Дилетантизм в любой иной сфере при первой же попытке творчества выдаст себя с головой, дилетантизм в литературе или философии не сразу и не столь явно заметен. Например, в той же философии достаточно использовать в своем трактате массу псевдонаучных терминов, вроде "тонкой энергии" или "астрального посыла", смешать их в неудобоваримое месиво, придумать пышное название своему "учению" - и новоявленный "мыслитель" готов!
Правда, на пути к "славе" здесь имеется одно очевидное препятствие - чем абстрактнее вид деятельности, тем легче выявить творческую индивидуальность. Так, отличить одного кларнетиста от другого сможет только третий кларнетист (рядовому любителю музыки это вряд ли под силу), зато отличить талантливого писателя от неталантливого, в принципе, способен любой вдумчивый читатель. Беда лишь в том, что подобных читателей становится все меньше, зато "писателей" - все больше.
Следующую причину, порождающую феномен графомании, также можно найти в работе "Восстание масс" - это повышение качества жизни заурядного человека, наделившее его массой свободного времени, которое надо чем-то занять - например, самовыражением на бумаге. Конечно, это время можно было бы посвятить не самовыражению, а самосовершенствованию - например, читая классиков, - однако таким способом ни денег, ни славы не заработаешь! Да и слишком много накопилось великих текстов, поэтому писать стало гораздо проще и выгоднее, чем читать.
Помимо общего увеличения количества достаточно образованных и самодовольных людей, обладающих свободным временем для самовыражения, главная причина порождения "графомании в глобальном масштабе", по-нашему мнению, состоит во всеобщем и резком снижении критериев, или, если угодно, норм и идеалов мастерства.
Во времена Пушкина писали для элиты, многие из членов которой и сами блестяще владели пером - достаточно вспомнить стихи Дельвига или Вяземского, — поэтому общий культурный уровень был очень высок, и практически все могли отличить гения от графомана! (В элитарных группах господствуют такие вкусы и идеалы, "которые исключают массовое распространение". — Ортега-и-Гассет.) Достаточно вспомнить, какой одиозной фигурой в свое время был "пиит, любимый небесами" граф Хвостов! Ныне, в эпоху так называемой массовой литературы, общий уровень столь резко снизился, что любая скучающая домохозяйка, прочтя очередной "бестселлер", думает: "А ведь и я могу написать не хуже!" После чего садится и действительно пишет не хуже, оттого-то все издательства и завалены рукописями. (Правда, для издателей нет "писателей", у них только "авторы". И это еще одно проявление феномена графомании, когда настоящих писателей подменяют авторы, а произведения - "проекты".)
Слишком мало таланта и профессионализма требуется теперь там, где раньше требовались гении! Закончил человек литературные курсы - и уже "писатель"! Защитил кандидатскую диссертацию - и уже "философ"! Согласно Ортеге-и-Гассету, человек элиты (или талант. - О.С.) предъявляет строгие требования к самому себе, человек массы всегда доволен собой и снисходителен ко всем своим собратьям. Ныне возникли настолько "низкие" жанры, что в них просто невозможно быть гением - например, "фэнтези" или "любовные романы". Риторический вопрос: можно ли быть гениальным автором "романов для домохозяек"? С этим связана и такая "специализация", о которой следует сказать особо. Для кого писали Достоевский или Чехов? Странный вопрос - для любого, у кого достанет ума или желания их прочитать. Теперь все иначе - графоманствующие домохозяйки строчат романы для домохозяек, бизнесмены - для бизнесменов, философствующие недоучки - для себе подобных и т.д.
Рискнем предположить, что размыванию критериев немало способствовали престижные литературные премии. Когда в стране Пушкина величайшим поэтом современности признается лауреат Нобелевской премии Бродский, то при всем уважении к его несомненному таланту, данное размывание налицо.
В принципе, графомания как страсть к самовыражению, - это неотъемлемая часть натуры любого творца. Однако она должна быть не самодовлеющей частью творчества, а вспомогательной - как рефлекс для разума. У графоманских опусов "нет корней, это пустые выдумки в худшем смысле слова... Это не творчество, которое всегда вытекает из глубинной сущности жизни; это не вызвано внутренним импульсом, подлинной необходимостью. Одним словом, все это фальшь". Если настоящий творец, уподобившись Всевышнему, создает целый мир, в котором знакомишься с обитателями и так обживаешься, что не хочется уходить (захлопывая за собой обложку книги словно некую дверь), то графоман или переставляет по заранее расчерченному игровому полю картонные фишки персонажей или затевает игру в "кубики", складывая из небольшого набора сюжетов то одну незамысловатую картинку, то другую. Более того, если подлинное творчество - это душевный надрыв, то графоманское - это гладко-пись, плавно переходящая в шелест купюр. Недаром же любимый литературный оборот большинства современных авторов - это "сумма прописью".
Но главное, что отличает графомана от творца, это мировоззрение. Если таланту интересен окружающий его мир, то графоман абсолютно уверен в том, что ничего более интересного, чем он сам и его ближайшее окружение, просто не существует. Как некогда писал французский моралист Вовенарг: «Несколько болванов, усевшись за стол, объявляют: "Где нет нас, нет и хорошего общества». И все им верят". Из исходной этой посылки проистекают три главных признака графомана - эгоцентризм, пошлость (она же "вторая свежесть"), но выдаваемая как откровение, и полное отсутствие иронии, не говоря уже о самоиронии.
Помимо вышеперечисленных причин для возникновения и быстрого распространения массовой графомании, этому способствует на редкость питательная среда. До изобретения Гуттенберга в Европе было около десяти тысяч книг, через пятьдесят лет после изобретения - около девяти миллионов. Что уж говорить о дне сегодняшнем, когда существуют колоссальные полиграфические мощности, которые не должны простаивать без дела.
Да и новые технологии этому крайне способствуют. Достаточно упомянуть о таких явлениях, как "интерактив", когда читателю или зрителю путем голосования предлагают выбрать наиболее предпочтительный вариант продолжения; или тот же Интернет, где ежедневно появляются тысячи и тысячи "самодеятельных" текстов, и даже возникло понятие "сетевая литература". А когда смартфоны станут общедоступными, и вообще не надо будет тратиться на полиграфию, то книга просто умрет, зато количество текстов возрастет - уверяют содержатели электронных библиотек.
Сюда же можно отнести и несомненное влияние рынка. Чтобы какое-то произведение имело максимальную аудиторию, оно должно быть максимально доступным. В итоге возникает "закон неестественного отбора", когда для раскрутки и "пиара" отбираются самые заурядные и плодовитые - это непременнейшее условие! - авторы. Стоит заметить, что так называемый "пиар" - это антипод конкуренции. Чем "раскрученнее" вещь, тем заведомо меньшими достоинствами она обладает. Это примерно то же самое, когда чем бездарнее шутка или песня, тем активнее исполнители и слушатели хлопают в ладоши. Любопытный пример - сейчас большим спросом пользуются картины некоего Киселева, который писал еще в конце XIX в. И что же делают фальсификаторы? Они приобретают полотна неизвестных современников Киселева и просто-напросто подделывают на них его подпись. То есть эти самые современники в принципе могут ничем не уступать Киселеву, но поскольку на слуху именно его имя, их собственные полотна ценятся несравненно дешевле.
К данному ряду относится и такое новомодное понятие, как "формат". А ведь работать "четко в формате" способны только ремесленники, ибо истинно творческому человеку всегда "жмут" любые рамки условностей.
Однако не все здесь столь однозначно, поскольку помимо "графомании для масс" существует и такое явление, как "графомания для элиты", точнее сказать, для тех, кому очень хочется считать себя интеллектуальной элитой. Именно для них работают те авторы, которых принято именовать "культовыми". Главное их преимущество перед собратьями из сферы "масс-культуры" состоит в выборе особой темы или стилистики. Если гении русской литературы тщательнейшим образом исследовали душу "маленького человека", то любого "элитарного" графомана непременно тянет на нечто глобальное - вроде тайны смерти Христа, будущего человечества или философских проблем мироздания!
Если отличительная особенность "массовых" графоманов - неимоверная плодовитость, то "элитарных" - непомерное тщеславие. Именно о таких "творцах" герцог де Ларошфуко выдал один из самых блестящих своих афоризмов, цитировать который одно удовольствие: "Нет более несносных глупцов, чем те, которые не совсем лишены ума". Слегка перефразируя его, применительно к нашему случаю, можно сказать и так: "Нет более несносных графоманов, чем те, которые не совсем лишены таланта". И они тем более несносны, что иногда их совсем непросто отличить от настоящих писателей. Существует только одна четкая грань - между черным и белым. Между серым и белым или черным и серым такой грани нет.
Еще одной особенностью "элитарных" графоманов можно считать неимоверную скуку, что тоже вполне объяснимо: взлеты и падения бывают только у талантов, серость же, особенно выдаваемая за многомыслие, одинаково скучна. А ведь талант не может быть скучен по определению! Более того, если талантливый автор способен создать интересный роман из жизни монастыря, то бездарный неимоверно скучным образом расскажет о хсизни борделя. И еще одно замечание - если талантливые писатели "разбредаются" по всему полю литературы, то графоманы следуют гуськом, то и дело перехватывая друг у друга самые "модные" темы.
Забавно, что "массовые" графоманы в многочисленных интервью охотно рассказывают о характере и породе домашних питомцев, любимых кулинарных рецептах или о своих хобби. А ведь нелепо спрашивать писателя о его хобби! Настоящий творец подобен богу, ибо создает целые миры и населяет их живыми персонажами - и что может быть интереснее? Поэтому если у писателя есть хобби, то в его творчестве наверняка имеется какая-то червоточинка...
Что касается "элитарных" графоманов, то они, ничтоже сумняшеся, дерзают рассуждать о глобальных проблемах человечества. Кроме того, в своих творениях им не пристало обходиться без эпиграфов, поскольку "образованность все хочут показать". Однако эта самая образованность у них зачастую не поднимается выше знания о том, что Бенедикт Спиноза на самом деле был Барухом. Спроси их о "субстанции, модусах или акциденциях" - и непременно посадишь в лужу!
Мы говорили преимущественно о литературе, однако феномен графомании давно захватил и кино. И дело даже не в пресловутых телесериалах, дело в том, что графоман в кино ничем не отличается от графомана в литературе: одинаковое стремление изображать то, что видишь. Странно думать, что если с помощью актеров разыграть те же диалоги и сцены, что ежедневно наблюдаются возле ближайшей пивной, то это и будет правдой жизни. А ведь искусство - это не документалистика, поэтому даже мерзости жизни надо изображать с художественным вкусом, имея перед собой какую-то идею. То есть надо показывать не "как", а "для чего". Подлинная художественность -это вкус плюс идея, но и то и другое у данного типа "творцов" почти полностью отсутствуют.
Здесь уместно вспомнить и музыку (у кого не хватает таланта сочинить оперетту, пишет мюзикл), архитектуру (не хочется даже называть одного плодовитого грузинского ремесленника, "заваявшего" своими "шедеврами" полмира), живопись (современные""придворные" живописцы), философию (сколько же развелось новоявленных "гуру", издающих свои опусы огромными тиражами!).
Ортега-и-Гасстет не предвидел и не увидел едва ли не самого наглядного доказательства своей концепции о самодовольных массах, вышедших на историческую арену со своими вкусами и пристрастиями, - это так называемые "реалити-шоу". Оказалось, что заурядным людям интереснее всего смотреть на себе подобных, а также чи¬тать себе подобных, слушать себе подобных, голосовать за себе подобных! То же самое относится и к умным людям, вот только их гораздо меньше, а потому больших денег на них не сделаешь. В итоге заурядность не просто порождает заурядность, но старательно ее культивирует!
Общефилософская проблема состоит в том, что в наше время происходит массовая подмена понятий во всех сферах культурной деятельности, за исключением разве что точных наук. Получилось так, что человечество вошло в современную эпоху с новыми технологиями, но со старыми понятиями. Именно поэтому и происходит то, что можно назвать подменой. Так, раскрученность подменяет собой подлинный талант, рекламные ценности - ценности истинные, популярность - славу, известность - реальные достоинства, функциональность ("хороший парень" - "плохой парень") - психологию и т.п. Настоящая жизнь при этом подменяется теми же "реалити-шоу", как ее максимально упрощенным и удобным для восприятия суррогатом; а настоящее искусство - графоманскими поделками.
Проблема, видимо, в радикальном изменении культурного контекста, вызванного пресловутым "восстанием масс"! Совершенно очевидно, что сейчас невозможно писать так, как это делали тот же Достоевский или его любимый Диккенс. Кому какое дело до того, что сорочка, в которой родился Дэвид Копперфильд, "была выиграна старой леди с ручной корзиночкой, из которой она весьма неохотно извлекла требуемые пять шиллингов мелкой монетой по полпенни, не доплатив при этом двух с половиной пенсов"? За неимением других развлечений, в XIX в. можно было проводить целые вечера у камина, выслушивая все эти бесконечные подробности, однако сейчас ситуация совсем иная. У литературы появилось столько конкурентов, что она поневоле должна измениться, но отнюдь не благодаря подробному описанию всяческих извращений или нагромождению высосанной из пальца белиберды, а за счет емкости, яркости, информативности, остроумия, наконец! Именно тогда, на стыке между двумя графоманскими бесконечностями - "массовой" и "элитарной" - станут появляться безусловные таланты.
"В целом все человеческое творчество - это Гимн Жизни, вызов смерти, голос бессмертия, летящий над Вселенной", - патетично восклицает В.И. Самохвалова . Надеемся, нам удалось убедить хотя бы ее, что далеко не "все"!
К сожалению, в настоящий момент трудно представить дальнейшее развитие феномена графомании (когда все меньше читают, но все больше пишут), поэтому позволим высказать себе пару иронических предположений. Во-первых, есть надежда, что количество графоманов, как и количество, например, гомосексуалистов, определяется самой природой; другое дело, что раньше о них просто не знали, а теперь они смогли проявить себя. Во-вторых, в недалеком будущем, возможно, начнут проводить конкурсы на звание "Лучшего графомана всех времен и народов", а лауреаты этих конкурсов займут свое почетное место в "Зале всемирной графоманской славы". И как же много прославленных современников мы там увидим!